Страницы: 43-46
Каково это — быть ребенком в семье археологов?
Дети остро ощущают отсутствие надолго покидающего дом одного из родителей. Но как же чувствует себя ребенок, у которого оба — и мама и папа — археологи? Мне, родившейся в семье известных румынских археологов Марии и Еуджена Комша, это чувство хорошо известно.
В Румынии не так много примеров семей подобного рода. В былое время маленькие дети из подобных семей отправлялись тоже на раскопки, где волей-неволей знакомились с азбукой археологического ремесла.
Профессиональные занятия, ставшие делом всей жизни наших родителей, привели к тому, что мы вместе со старшей сестрой Делией посетили множество археологических раскопок. Мои родители, Мария и Еуджен Комша вели полевые исследования вместе не так уж часто, и обычно мы, конечно же, сопровождали маму. Она подыскивала нам квартиру с приемлемыми условиями проживаниями, где нам был бы обеспечен хороший присмотр. В 70-е годы прошлого века в сельской местности такие условия найти было очень непросто: водоснабжение — из колодцев и родников, в качестве освещения — керосиновые лампы, туалеты располагались во дворе. И доктора, в случае необходимости, отыскать весьма непросто — как правило, он был один на несколько сел и даже в некоторых местностях — один на несколько коммун.
* * *
Первый раскоп, который я помню — Буков (жуд. Прахова), недалеко от Плоешть. Мы жили в семье очень трудолюбивых людей. Они всячески старались помочь нашей матери, которая после напряженной работы весь световой день, приходила домой очень усталой. Мы часто доставляли маме хлопоты. Но если она брала нас с собой на раскоп, то мы становились спокойными и дисциплинированными. Ведь на раскопе действовали свои законы, и мы к ним были приучены. Иногда мы принимали участие и в мытье керамики и других материалов — хотя мне, например, тогда было всего четыре годика. После просушки мама маркировала находки, и мы вместе с ней раскладывали их по бумажным пакетам.
Помимо наших «профессиональных дел» на раскопе были у нас и иные занятия. В частности Делия со своей подружкой ходили купаться в водоем неподалеку от дома. Мама беспокоилась, чтобы она не утонула, и постоянно посылала кого-либо присмотреть за ней. В один из дней, утомившись после множества дел, мы с Делией взобрались на огромную скирду соломы и уснули там. Мама искала нас много часов — мы спали так крепко, что не слыхали ее криков. Когда же мы наконец явились домой, она была так рада видеть нас живыми и здоровыми, что сразу простила нас.
В один из полевых сезонов случилась эпидемия гепатита А, «желтухи», как называли эту болезнь в народе. Доктора в селе не было, и один из наших соседей умер. Мама, как только об этом узнала, тут же отвезла нас в Бухарест, к врачам, и после медкомиссии оставила дома, вернувшись затем на раскопки. Думаю, одной из причин того, что мама всегда стремилась проводить раскопки недалеко от Бухареста, было как раз желание обеспечить нам в случае необходимости медицинскую помощь — недоступную в местах более удаленных. Когда мы немного подросли — но все еще оставались достаточно маленькими, наши родители, отправляясь на раскопки или конференции, подыскивали женщину, как правило, соседку для присмотра за нами.
Питались мы в столовой самообслуживания на первом этаже нашей многоэтажки. Там все было очень вкусно, а персонал — очень дружелюбный и снисходительный к детям. Возможно, что мама и с ними как-то договаривалась на наш счет.
* * *
В Радовану (жуд. Калараш), где мама с отцом работали рядом, но на разных памятниках, я проводила летние каникулы в течении десяти лет. Семья, в которой мои родители жили во время раскопок в течении тридцати лет, за это время стала нам как родная. Среди первых «знакомств» в Радовану была и встреча с петухом, который был с меня ростом — так что я могла смотреть ему прямо в глаза. Я прокрадывалась в курятник через узенький, предназначенный для его обитателей, лаз — он тогда вполне подходил и для меня. Иногда я проводила там часы напролет. Со временем куры так свыклись с моим присутствием, что, похоже, воспринимали меня как «свою». Когда какая-либо курица несла яйцо, я тоже принималась кудахтать вместе с ней. Это сильно помогало моим родителям или хозяевам определить мое местонахождение — частенько после того, как они уже отчаялись меня отыскать после длительных поисков.
Очень нравилось мне и когда обе семьи, наша и хозяев, собирались вокруг костра во дворе дома — на котором пеклась кукуруза. Это был хороший повод для шуток и смеха.
В это время мы с Делией редко посещали раскопы наших родителей, поскольку они располагались далеко от села. Но если мы совершали визиты на раскоп, то всегда в сопровождении кого-то из взрослых — чтобы родители были уверены, что мы не потеряемся. Но зато мы частенько участвовали в помывке археологического материала — она происходила у нас во дворе. Мы тогда могли видеть, что же было найдено — и попросить родителей рассказать о находках.
* * *
Наш третий раскоп, в Слоне (жуд. Прахова), функционировал достаточно долго. Там, я помню, мы жили на квартире у двух семей — по крайней мере, в то время, когда мы поехали туда с мамой.
У вторых хозяев мы прожили много лет. Основной причиной было то, что у мамы начались проблемы с сердцем, и ей стало тяжело каждый день взбираться на вершину холма, где находился раскоп.
На раскоп в Слоне мы ходили достаточно часто. Нам нравилось наблюдать, как из земли постепенно выходят наружу развалины каменных зданий и различные находки. На этом раскопе мы с Делией научились расчищать кирпичи. Они нас особенно восхищали — потому что на многих из них были какие-то знаки или процарапанные рисунки. На этом же раскопе был найден и человеческий скелет — его отправили для исследований в Институт антропологии «Франциск Райнер» в Бухаресте. К сожалению, сегодня он, кажется, уже не сохранился — и так и не был опубликован.
Между извлечением скелета из земли и его отправкой в Бухарест произошло событие, которое сегодня кажется забавным. Я о скелете не знала, я даже не видела его на раскопе — мама в эти дни, когда шли находки такого рода, почему-то не брала нас с собой. В тот год была только я с мамой; как-то вечером мама вернулась с раскопа со старым чемоданчиком — и велела мне в него не лезть, потому что внутри « лежит мертвец ». Я, зная из детективных фильмов о том, что мертвецов прячут в самых разных местах, смотрела на чемоданчик со страхом, и не приближалась к нему, пока не уехала в Бухарест. Более того: те два-три вечера, которые прошли до момента отъезда, я провела в большом страхе, и часто не могла спать, думая об этом «мертвеце». И даже когда мама объяснила мне, что речь идет о скелете, я не хотела верить, и не хотела его видеть. Во время поездки в Бухарест мама держала этот чемоданчик — я же багаж поменьше.
Как и на других раскопах, здесь я мыла находки, упаковывала их, и, часто, отвозила в Бухарест. Если сначала мама получала от института микроавтобус, который возил нас в Слон, позже это стало невозможно. Так начались трудные времена; на сто двадцать километров от Слона до Бухареста мы тратили часов двенадцать — приходилось долго ждать пересадки с автобуса на поезд и обратно. Путешествовать с инструментами для раскопа (лопаты, штыковые и совковые; щетки, ведра, коробки и пр.), одеждой, продуктами (они, по крайней мере в последние годы, выдавались по карточкам — да и раньше не особенно были доступны; огромные очереди собирались, когда что-то из еды привозили в сельский магазин). Чтобы облегчить нам труд, часть вещей мама отправляла по почте — и оставляла только то, что нельзя было так отправить и требовалось везти очень бережно. Каждая из нас — мама, Делия и я, везли свою часть груза; но если и так нельзя было увезти все, мы отправлялись в воскресенье, когда отец мог нас отвезти туда. Он возвращался домой ночью, затрачивая на дорогу практически около суток. Для него это было очень утомительно — тем более, что в понедельник ему надо было уже быть в институте, на работе.
После отъезда в экспедицию нас — детей, маму, папу, охватывала любовь друг к другу. Мы могли часами говорить по телефону с сельской почты, где связь шла не напрямую — так что нам приходилось ждать связи по четыре-пять часов. Но даже после этого тяжелого ожидания мы были чрезвычайно рады услышать родные голоса — которые в трубке часто прерывались разными посторонним звуками, так что часто даже было трудно разобрать, что говорится.
Приехав в Слон, нам надо было от автобусной остановки пройти еще 3—4 км пешком. Если было сухо, нам становилось легче — особенно поскольку мама сообщала о приезде заблаговременно, и женщины, работавшие на раскопе, знали, когда мы приедем. Одна из них ждала нас на станции и помогала донести груз до места.
Но если, не дай бог, шел дождь — или прошел незадолго до того, мы с Делией теряли обувь или застревали, местами — по колено, в грязи, так как улицы не были асфальтированы. Жилище хозяев, где мы жили, освещалось керосиновой лампой.
Впрочем, через несколько лет нам довелось застать время, когда улицы были заасфальтированы, а в домах появилось электричество.
* * *
Все, что произошло в жизни нашей семьи за время археологических экспедиций (участвовали ли мы в них, или находились дома, в Бухаресте) — очень помогло нам в последующем. Даже если говорить о событиях не очень приятных и счастливых. Все это соединяется, собирается в одном дорогом тебе воспоминании о маме — которое накрепко прирастает к твоей душе, и живет в ней, ощущаясь особенно остро в те минуты, когда ты вспоминаешь самые яркие мгновения былого, со всей их красотой и печалью.
Сведения об авторе:
Комша Александра (Бухарест, Румыния). Доктор антропологии. Институт археологии «Василе Пырван», Румынская Академия
E-mail: [email protected]