Страницы: 447-448
Он умер совсем недавно, и мне еще трудно это осознать. Кажется, он просто еще не вернулся из командировки… Говорят, что близкий человек, уходя, уносит с собой часть тебя. Но, пожалуй, важнее, что близкие и родные люди продолжают жить в нас.
В первый раз он попал в археологическую экспедицию школьником и понял, что археология — это о нем и про него. «Историческая криминалистика», а не бумажный документооборот. Поиски вещественных доказательств прошлого не в пыльных архивах, а в полевых условиях. Здесь не обошлось без романтического начала, настроения свободного художника — археолога-оперативника, который работает в поле в самом широком смысле.
По темпераменту он удивительно соответствовал типу образцового флегматика, опровергая мнение, что чистых типов личности не бывает: крепкая нервная система, невероятная работоспособность, ответственность, исполнительность, вдумчивость, наконец, он был прирожденным аналитиком. Его отличали медлительность и спокойствие, плавные движения, негромкий голос, внимательность, бескорыстие, постоянная готовность прийти на помощь и оказать поддержку…
Мы познакомились с ним в 1978 году на первом курсе Кишиневского государственного университета, и точкой отсчета нашего товарищества были воспоминания о Сибири. Он жил там в детстве с родителями, работавшими на вахте, а я там родился.
Вторым зачетным пунктом наших общих интересов стали шахматы, а потом игра в го — китайские «облавные шашки», правила которой в то время можно было узнать только из журнала «Наука и жизнь». Мы играли на переменах и на лекциях под партой, но это не мешало Сергею вести конспекты, которые, помимо дистиллированной выжимки иногда невнятного преподавательского дискурса, были примечательны почерком Сергея — нет, не каллиграфическим, но всегда разборчивым, четким, и где-то даже строгим почерком, свидетельствовавшим о прямом и непреклонном характере его владельца.
Если в шахматах при знании дебютов можно победить, используя тактику, то в го без стратегии обойтись невозможно. И в этой игре он не знал поражений — еще одно проявление его аналитических способностей…
Окончив университет, он многие годы работал в отделе археологии Академии наук. Среди прочего, занимался раскопками на верхнепалеолитической стоянке в Косоуцах на берегу Днестра. Практически весь материал этого памятника прошел через его руки и лег в основу почти завершенной им фундаментальной монографии, которая, надеюсь, увидит свет благодаря его коллегам-археологам.
Я навсегда запомнил его молодым, здоровым, спортивным (в юности он занимался фехтованием и плаванием).
Студентами мы плавали по Днестру на резиновой лодке. Чем ближе к Черному морю, тем медленнее течение, и с какого-то момента приходилось грести и грести, или впрягаться и вплавь тащить за собой лодку. Помню, как Сергей, «по-бурлацки» обвязанный веревкой, часами отрабатывал брассом.
Как-то случайно услышал, что девчонки-студентки числили Сергея, с его фигурой минойца, прыгающего через быка, среди самых красивых парней на потоке.
Он был легок на подъем, все-таки вопреки своей флегматичности… Именно с ним мы путешествовали по Прибалтике на поездах. Из Ленинграда ночным мы добрались до Таллина, из Таллина — в Ригу, из Риги — в Вильнюс. Гуляли днем по улицам и музеям, а вечером снова садились в вагон…
Он был настоящим интеллигентом, хоть и в первом поколении, чего никогда не скрывал. Как всякий сильный человек, не мог обидеть ни женщину, ни ребенка, а про себя и про мир понимал больше, чем говорил.
Он как-то мне рассказывал, что его отца подростком в годы войны вывезли на принудительные работы в Германию. После нескольких побегов и долгих мытарств его освободили американцы, то ли в Норвегии, то ли в Голландии… Он вернулся домой в украинское село, но был вынужден бежать оттуда, поменяв фамилию, чтобы не оказаться под репрессиями как лицо перемещенное.
Мне трудно говорить о болезни Сергея, о драматических последних годах, полных одиночества. Хочется кричать от несправедливости судьбы. Он не жаловался, мужественно тянул на себе этот груз — это был истинный подвиг стойкости, достоинства и порядочности. Если раньше он был предан профессии, то теперь она поддерживала его, придавая смысл его жизни.
В нем неизбывно оставалось что-то мальчишеское, то ли любознательность, то ли простое любопытство. Он был увлечен раскопками пещерного памятника в Брынзенах, где оставались неисследованными несколько квадратных метров. Перед его последней экспедицией мы стояли во дворе музея, и я расспрашивал его о гроте. Он увлеченно, в деталях рассказывал мне о жизни древних аборигенов, об очаге в глубине пещеры, о загонной охоте, о рогах северного оленя, о погодных условиях в те времена, чем-то очень похожих на климат в Сибири, и в какой-то момент мне показалось, что он надеется найти там, под последним камнем, что-то такое, что сделает мир счастливее.
В. Цой