ВВЕДЕНИЕ

В мировой истории найдётся немного общественных явлений, сталкивающихся с таким всеобщим осуждением, как расизм. Как однозначно негативное явление он оценивается как в документах ООН наивысшего ранга, так и в выступлениях крупнейших авторитетов человечества, религиозных и светских.
Несмотря на это, расизм продолжает существовать. Свидетельство его жизнеспособности в современном мире — не только новое появление элементов этой идеологии в политическом дискурсе, но и глобальная несправедливость драматически углубляющейся, трудной для понимания пропасти общественно-экономического характера, которая закрепляет расовую иерархию, будучи непосредственным наследием колониальной эпохи. Упорное существование расизма — труднооспоримый факт в глобализующемся мире — принадлежит к числу крупнейших моральных скандалов современности.
Можно согласиться с оксфордским политологом Роджером Гриффином, что проявления расизма и ксенофобии — признаки «паралича человеческой эмпатии или истощения чувств» (Griffin 2000: 21). Из этого вытекает, помимо прочего, что рассмотрение расизма в современной культуре без учёта эмоционально-нормативного аспекта и элементов моральной восприимчивости, хотя технически и возможно, сузило бы перспективы до такой степени, что под вопросом оказались бы практическая ценность и смысл такого рассмотрения. Более того, внешне сухое и объективное, лишённое всяких ценностных определений, «беспристрастное» описание расизма могло бы с незаметной лёгкостью стать способом легитимации самого явления, как обоснованного самим фактом своего существования и к тому же узаконенного «нейтральным» академическим описанием. Исследование общественных явлений — даже на наиболее абстрактном уровне — также является общественной практикой, которая, как пишет Бронислав Мишталь, «активно ориентирует нас в направлении действительности, побуждает задавать некие вопросы, диктует направление и логику этих вопросов и позволяет жить в состо¬янии меньшей невежественности, большей вовлечённости и большего понимания того, в создании чего мы активно соучаствуем, — общественных процессов» (Misztal 2000: 30). Практика изучения расизма, избегающая ставить вопросы, к которым можно подходить с моральной меркой, несёт печать представлений, благосклонных к расизму — который расцветает там, где увядает интерес к человеческому достоинству. По мнению одного из современных критиков расистской культуры Пола Гилроя, «маргинализация этических проблем <…> обеспечила настоящую легитимацию насилия, террора и того обоснованного историческими аргументами геноцида», который обычно становится преддверием «истребительного тоталитаризма» в разных его версиях (Gilroy 2001: 299).
Речь при этом не идёт ни о пустых словесах, ни о вынесении скороспелых и категоричных суждений, ни о моральном осуждении личностей, по незнанию вовлечённых тем или иным образом в производство и распространение расистской продукции. Ведь жизнеспособность расизма вытекает, прежде всего, из его системной, структурной обусловленности, выходящей далеко за рамки вины отдельных лиц. Расизм есть попросту часть современной культуры, будучи — как это ни парадоксально — резким отрицанием её самых достойных признания, базовых, гуманистических ценностей. Понимание этого парадокса может облегчить действия по его изживанию.
Зеркало, в котором отражается современная цивилизация, — популярная культура. Основным критерием для отнесения культурного явления к числу феноменов популярной культуры является его всеобщая доступность. В связи с растущей популярностью новых электронных средств всеобщего распространения культурных явлений почти молниеносно растёт их всеобщая доступность. Культурные феномены, функционировавшие до сих пор в узком кругу традиционной, высокой или альтернативной культуры, включаются в широкий оборот циркуляции популярной культуры, бесповоротно стирая прежние демаркационные линии между культурными кругами. Современная популярная культура — в своих различных проявлениях — по природе явление наднациональное и транснациональное, поэтому в сущности своей невозможно глубокое изучение феноменов, наблюдаемых на этом поле, если оно суживается до жёстких символических границ национального государства. Популярная культура в некотором роде становится синонимом современной культуры как таковой.
Её связь с феноменом расизма далека от однозначности. Ни оптимистические, ни пессимистические теории популярной культуры не исчерпывают сложности проблемы (ср.: Miłosz 2002; Strinatti 1998). Однако факт, что именно популярная культура — на разных её уровнях — в немалой мере обеспечивает упорное существование расизма в современном мире, воспроизводя и распространяя стереотипы на всё более глобальной сцене, пользуясь при этом разнообразными концепциями исключения из создаваемых ею сообществ. С другой стороны, нельзя умолчать о позитивном, эмансипационном потенциале, заключённом собственно в глобальной популярной культуре и делающем возможной общественную коммуникацию в масштабах, доселе невиданных в истории.
На пороге третьего тысячелетия мы живём в эпоху широко распространённых и упрощённых представлений о неотвратимом «столкновении цивилизаций», возведённых чуть ли не в ранг государственной доктрины ведущих держав (ср.: Huntington 1997). Иногда кажется, что это видение переходит в этап самоисполняющегося пророчества. Не будет преувеличением утверждать, что именно от динамики популярной культуры — и от миллионов людей, участвующих в её творении, — может зависеть не только форма общения между людьми, но и будущее мира.
Цель представленной работы — анализ феномена расизма в современной популярной культуре, особенно же стратегии конструирования «расы» как не терпящей возражений категории, позво¬ляющей интегрировать и/или разделять (и исключать) фактических либо потенциальных участников культурных практик.
В сущности, расизм в лоне современной популярной культуры часто проявляется как отражение неразрешённых внутренних напряжённостей в современной культуре, включающей как плюралистические, так и унифицирующие и исключающие элементы. Обычно в рассуждениях о поп-культуре господствует представление, будто бы современная космополитичная популярная культура стала отрицанием расизма ввиду её однозначно наднационального характера и многорасовой основы. Это утверждение требует проверки.
Кроме подчёркиваемой «естественной» космополитичности поп-культуры, она выполняет также и противоположные функции. Собственно «популярный» характер культуры состоит в том, что она постоянно покоряется стереотипам и предубеждениям, определённым образом усиливая и моделируя их, закрепляя расово этнические клише, а иногда попросту служа передаточным звеном расистской пропаганды.
Проявления расизма — не только «невинный» пример конструирования идентичности в лоне поп-культуры, один из многих элементов проникнутой весельем культурной мозаики постмодернизма. Это также — и прежде всего — результат борьбы за культурную гегемонию в различных подобластях многоцентровой сети популярной культуры, служащей — непосредственно или опосредованно — расистскому политическому проекту, добивающемуся культурного узаконения «естественности» категорических расовых классификаций и введения с их помощью иерархии и сегрегации. Этот взгляд соответствует точке зрения авторов, которые, как пишет Альдона Явловска, «замечают угрозы, связанные с созданием идентичности, опорой для которых является ощущение чуждости и враждебности к любым “другим”» (Jawłowska 2001: 4).
Представленный подход к проблематике популярной культуры не представляет собой претензию на классификацию или оценку её произведений с эстетической точки зрения, но рассматривает явление этой культуры, прежде всего, как поле договорённостей и осуществления властных отношений, то есть область политики в самом широком смысле слова. Тем самым тематический объём данной работы приближается к проблематике социологии власти и политических отношений. В области культуры кристаллизуются дискурсивные стратегии интерпретации общества, определяющие механизмы организации совместной жизни. Исходно «нейтральные» культурные практики также поддаются анализу с точки зрения их политических функций — фактических или потенциальных, явных или скрытых. Как отмечает Стюарт Холл: «<…> культурные практики никогда не остаются вне властной игры, <…> власть действует во внешне децентрализованной сфере культуры <…>. Эта культурная операция <…> всегда каким-нибудь образом связана — и по-прежнему связана, даже в нашей всё более разнообразной культуре нового времени — с механизмами культурной гегемонии» (Hall 1996: 302). В другом месте тот же автор отмечает, что «борьба за культурную гегемонию <…> в наше время разворачивается <…> на арене популярной культуры» (Hall 1998: 24). Целью и средством борьбы за власть в культуре является «перевод теоретической идеологии в популярную идиому» (Barrett 1998: 272). Ясно, что «власть» обозначает здесь не формально-правовую, а социологически-критическую категорию, описывающую явления, выступающие на всех уровнях общественной жизни в смысле, представленном, среди других, Мишелем Фуко: «Многообразные властные отношения пронизывают, характеризуют, конституируют общест¬венное тело» (Foucault 1998: 34). Понятие «культурной гегемонии» в изучение культуры и в критическую теорию ввёл Антонио Грамши (Gramsci 1991; Femia 1987; Adamson 1980).
В соответствии с названными принципами, продукты популярной культуры здесь «трактуются не столько как произведения той или иной эстетической ценности (которую следует определить и утвердить), сколько как полисемантичный товар, делающий возможными различные приятные способы использования и заработка, но более всего — как средство коммуникации и форму публичного оповещения о возможности объединения людей в новых диалогах и общественных связях» (Negus 1999: 219).
Исследовательской перспективой, оптимальной для исследования расизма в популярной культуре, представляется точка зрения, выработанная междисциплинарным течением в общественных науках, известным как культурные исследования (cultural studies, ср.: Stratton, Ang 1996) и представленным, среди прочих, в работах таких авторов, как Пол Гилрой, Стюарт Холл, Джон Фиск и других исследователей, когда-то сотрудничавших в Бирмингемском центре современных культурных исследований. Именно достижения «бирмингемской школы» дают самую вдохновляющую перспективу в изучении как расы и расизма, так и популярной культуры, а также поля, где оба эти явления пересекаются(¹⁾.
Попытка теоретического анализа должна привести к выработке понятийной сетки для использования в исследованиях проблематики расизма. Рассуждения концентрируются вокруг основной проблемы — значения популярной культуры для циркуляции расистских идей и символов в современном обществе.
Концептуализация ускользающей действительности популярной культуры требует обозначить её сложный состав и неоднозначность. Расстановка сил подвержена частым переменам, а любая тенденция к гегемонии сталкивается с противоположной тенденцией. Поэтому особое внимание следует обратить на многоконтекстность и многоуровневость значений, характерную для современной культуры вообще, а для многочисленных текстов, касающихся расовых вопросов, — в особенности.
Термин «текст» здесь относится к широкому спектру явлений, не только словесных, но также и визуальных. Поэтому предметами анализа и источниками являются произведения популярной культуры, пунктом приложения которых становятся средства, формирующие мировоззрение (wzorotwórcze). Целью адекватного описания проблемы является окончательное установление пропагандистских центров, вносящих расистское содержание в культурный оборот. Исследовались, прежде всего, явления поп-культуры глобального распространения, а также тексты, созданные и распространяемые в Польше, с учётом польского национального исторического и культурного контекста.
Основной задачей, с этой точки зрения, было установить, каким образом средство с выраженным наднациональным (инклюзивным) характером может быть использовано для распространения шовинистического (исключающего) послания. Во внимание приняты также тексты, политизирующие повседневность и включающие и символику тела (стрижки, татуировки), и даже кулинарные предпочтения. Анализу подвергались многие произведения из области молодёжной культуры, в том числе расистской рок-музыки и субкультуры скинхедов, а также спортивных псевдо-болельщиков. Рок-музыка — с точки зрения своих возможностей для распространения различного содержания — играет тут особую роль.
Источниковой базой данной работы является документация, собранная автором: подборка периодической печати, фензинов(²⁾ , листовок, логотипов, аудио- и видеозаписей, интернет-страниц с 1990 х по 2003 год.
Чрезвычайно полезными были архивы неправительственных организаций, с которыми сотрудничает автор данной работы: организации «Nigdy Więcej» («Никогда снова») и «UNITED для межкультурного действия».
Большое влияние на выбранную исследовательскую перспективу и на широкий охват представленного эмпирического материала оказало также участие автора в международных конференциях, посвящённых проблематике расизма, особенно в проходящем под эгидой Совета Европы и ООН цикле конференций в рамках подготовки организованной ООН Всемирной конференции против расизма, расовой дискриминации, ксенофобии и других форм нетерпимости, прошедшей в Дурбане (ЮАР) в 2001 г., а также чтение опубликованных в то время материалов конференций (UNITED… 2001).

¹Конечно, знакомство с этими достижениями не столь часто среди польских социологов. В частности, указанное название ни разу не появляется в новейшем, почти 1000 страничном издании «Истории социологической мысли» Ежи Шацкого (Szacki 2002), хотя, например, Стюарту Холлу Р. Стоунс (Stones 1998) посвятил целых 13 (из почти 350) страниц книги под своей редакцией «Key Sociological Thinkers», поставив его в один ряд с М. Вебером и Гидденсом. — Прим. авт.

²Фензин (fanzin) — судя по контексту, здесь и далее под этим словом имеются в виду непериодические издания поклонников определённых групп или течений (fan + magazine), чаще всего без места и даты выпуска. — Прим. перев.